детская книжка

Глава 1

Рэн-Лиа плакала навзрыд. Она лежала на земле, прикрыв голову руками, всхлипывая и все выдавливая из воспаленных глаз новые и новые порции слез. Останавливаться теперь было страшно: мрачные деревья, плохо различимые в вечернем сумраке, о чем-то зловеще перешептывались с холодным ветром, тихо шуршали опадавшие листья… а может это были и не листья… Плач отпугивал страшные звуки, по крайней мере так казалось двенадцатилетней девочке, которая мелко дрожа лежала на земле и боялась встать.

Угукнул филин.

Рэн затихла. Новый звук словно отрезвил ее. Она аккуратно пошевелилась, сбрасывая с себя желтые листья и села, сложив руки на груди и съежившись, пытаясь защититься от ночного холода, который все более и более настойчиво пробирался под здоровенную, похожую на мешок мужскую рубашку.

Девочка тихо встала и прихрамывая, направилась к дому. Вернее к тому месту, где раньше был ее дом. Ей было плохо. Бил озноб, но кроме отцовской рубашки на ней ничего не было.

Пепелище еще не остыло. Рэн осторожно, чтобы не наступить босыми ногами на валявшиеся вокруг осколки стекла и еще дымящиеся головешки, подошла поближе к груде тлеющих бревен от обрушившейся стены. Кое-где пробивались тусклые язычки пламени, почти ничего вокруг не освещая. «Почему они не сгорели… Наверное стены для этого специально чем-нибудь пропитывали… Или мама постаралась и наложила заклятье…» — девочка снова всхлипнула:

— Мама…

От пепелища шло живительное тепло. Рэн-Лиа улеглась на еще теплую после гигантского костра землю и тяжелый, полный кошмаров сон мгновенно навалился на нее.

Ах, как она хотела сейчас заснуть и не проснуться. Навсегда раствориться в мире грез и никогда не вспоминать о том кто она и о событиях этого страшного дня!

 

***

 

Промозглое утро. Небо затянули мрачные серые тучи, закрывшие осеннее солнце, которое и без них вряд ли давало бы какое-нибудь тепло в столь ранний час.

Рэн проснулась и, с трудом разгибая окоченевшие конечности, поднялась на ноги. Земля успела остыть, и тепло, которое излучали тлевшие бревна, почти не ощущалось в том месте, где девочка провела ночь. Она подошла поближе к пепелищу. Здесь все еще можно было погреться. Рэн поблагодарила домового за ниспосланное тепло («Интересно, домовой погиб в огне или блуждает вокруг?»). Сейчас казалось, что останки дома, который столько лет служил ей надежным пристанищем, все еще покровительствуют сироте, из последних сил помогают, оставшимся своим теплом скрашивая ее пробуждение.

«Что же теперь делать? Куда идти?» — Рэн тоскливо обвела взглядом разоренное подворье. Разбойники увели единственную корову, кур тоже всех переловили. «Зачем только надо было все сжигать и маму убивать?» — Она проглотила вновь подкативший к горлу комок. Нельзя столько плакать. Мама сама говорила, что каждому горю отпущено свое количество слез. Рэн-Лиа сделала несколько глубоких вдохов, встряхнула головой, но слезы все-таки потекли. Видать, не выплакан еще положенный запас.

 

***

 

Дом стоял на краю брошенной деревни. Еще давно, когда Рэн не было на свете, появились в уделе лесные гоблины. И были они мелкими, шкодливыми и мстительными. Люди по началу с ними уживались, жертвовали им еду кое-какую, а гоблинам больше ничего и не надо. Ну разве что ножи, топоры да всякую мелкую утварь, что без присмотра оставалась воровали. Но однажды поселился в деревне какой-то разорившийся купец весьма воинственного нраву. Собрал он после одной пьянки всех мужиков, да красноречием своим поднял их против лесного народца. Немало мужиков тогда пропало в лесу. Из тех кто вернулся кое-кто за ночь поседел. Вот и начались после этого страхи. Ни днем ни ночью покоя от гоблинов не было. Тащили все, видения напускали такие, что некоторые умом трогались. И народ начал разбегаться.

Так и опустела деревенька. Кузнец только долго держался. Он гоблинам оружие ковал, а они его не обижали. Даже еду носили и железный камень. Но и кузнец ушел, не вынес жизни в обезлюдившем поселении.

Остались только молодая ведьма Лиа-Ниара-Тур с дочкой Рэнни. И жили они так вдвоем целых семь лет. Пока в один прекрасный день на двор не ввалилась шайка головорезов. Рэн сразу поняла, что это головорезы. Она знала, что делать — подземный ход, а скорее нора, вряд ли прорытая людьми, и выход в лесу. Девочка присела на корягу и стала спокойно ждать, когда мама позовет ее, ибо она не сомневалась, что у той всегда найдется средство разогнать злодеев. Но на этот раз что-то пошло не так. По телу вдруг пробежала дрожь и Рэн почувствовала, что маме больно. Очень больно. Она всегда это чувствовала. Она заплакала, потому что боялась боли. И особенно чужой. От страха Рэн-Лиа забыла наказ матери прятаться, а вместо этого побежала обратно к дому, сама не зная зачем. Она посмотрела сквозь кусты и увидела маму в остатках одежды привязанную к дереву. Она была вся в крови, а главарь разбойников что-то говорил ей и вертел ножом. И маме было больно. Чувствовать это было так невыносимо, что Рэн побежала обратно в лес. Она бежала долго, пока совсем не выдохлась. Потом она почувствовала, что мама умерла, и сознание помутилось.

 

***

 

Рэн-Лиа смахнула слезы. В мире оставался только один человек, который с радостью приютил бы у себя малышку Рэнни. По заплаканному лицу девочки пробежала тень улыбки, когда ей вспомнился ее седеющий дядя. Старый проказник, который, казалось, знал все на свете. Он умел заставлять мальков на мелководье водить хороводы! Но дядюшка Альери-Тур жил далеко-далеко на юге. Почти у самого Моря. И добраться до него промозглой осенью, не имея ни гроша за душой, нечего было и думать.

А еще был лесной народец. Но Рэнни не собиралась прибегать к его помощи. Лесные гоблины — существа странные, пришедшие из других миров, и понять их очень сложно. Она могла позвать лесовиков на помощь только один раз. После этого заклинание теряло силу, и Рэн-Лиа становилась безразличной для жителей глуши. Сама она не могла понять, почему с лесными жителями нельзя просто договориться на словах, но раз так говорила мама, значит так оно и было.

Рэн представилось, как она стоит вымазанная вонючей мазью возле костра, а мама, обнаженная, только с двумя ветками в руках, танцует вокруг колдовской танец, потом вдруг прижимает ее к себе и сдавливает так, что перехватывает дыхание. Потом впивается ртом в ее губы и вдыхает в нее горячий воздух. Рэн после этого потеряла сознание. Потом, когда пришла в себя, оказалась уже дома. Мама протянула ей кружку горячего настоя для силы (Рэнни хорошо знала этот вкус) и улыбнувшись сказала:

— Ну вот, дочка, теперь в тебе всегда есть частица меня. Ты научишься делать некоторые вещи, которым может научиться не каждый. Но для начала тебе надо долго спать. Спи Рэн-Лиа-Ниара-Тур. — мама потрепала ее по рыжим волосам и задула свечу.

Это был первый раз в жизни, когда мать назвала ее полным именем. Волшебным, древним. Именем, в котором была и мама и бабушка и прабабушка… И вся их сила.

 

***

 

— Герцог почивать изволит. — недовольно пробурчал разбуженный привратник, глядя сверху вниз на замотанную в тряпье босоногую девчонку.

— Впустите… Пожалуйста. Мне некуда идти…

Привратник хмыкнул:

— Ну и причем здесь я? Знаешь ли, наш дорогой Герцог, да будет сладок его сон, и так являет собой светоч добропорядочности. Но это не означает, что каждый кому некуда идти будет являться к нему в столь поздний час и рассчитывать на ночлег.

— Кто здесь устроил ярмарку среди ночи? — в окошке появилась заспанная физиономия другого привратника — Ты кто такая? — Он уставился на дрожащую как осиновый лист Рэнни.

— Я Рэн-Лиа-Ниара-Тур…

— Ого! Уж не дочь ли ты молодой знахарки из леса?

Рэнни кивнула. Голова исчезла а окошке, послышался звонкий удар (к счастью первый привратник, хоть и был сонный, шишак все-таки нацепил) — Дубина ты! Знахарка эта, знаешь ли, к их святости вхожа. Знал бы ты как радовал Герцог, да просияет его естество, своих жен после зелий, что она для него наварила!

Загремели засовы и створка ворот чуть приоткрылась, впуская Рэнни в замок Герцога Ингвинарского, хозяина трех уделов.

— Вот ведь, — пробормотал первый привратник, — хорошее, поди, зелье… Надо сходить к ней, поклониться, может рецепт даст? А я ей барашка самого жирного приведу…

Девочку ввели в тесную привратницкую. В крохотной комнатушке едва помещалась кровать и грубо сколоченный стол с такого же качества табуретом. На столе чадил масляный светильник и валялись в беспорядке остатки недавней трапезы. В воздухе висел тяжелый запах немытого тела и плохого вина. Но было тепло: в маленькой печурке в углу весело метались огненные языки.

— Ничего лучше предложить не можем. — Каким-то почти извиняющимся тоном сказал привратник, который узнал Рэнни. — Ложись на кровать. Завтра утром, как только наш дорогой Герцог, да не покажется ему холодной вода в умывальнике, изволит раскрыть очи, ему о тебе сообщат. Мы пока на улице побудем.

Дверь захлопнулась. Рэн улыбнулась: «Все-таки он добрый. Хорошо, когда встречается кто-то добрый…» Она улеглась на бугристый соломенный матрац и замоталась в засаленное одеяло, под которым, судя по всему, частенько спали, не снимая обуви. Ноги ныли: полдня пути по осенней прохладе, то по щиколотку в ледяной грязи, то по дороге усыпанной мелкими острыми камешками, давали о себе знать. В пустом животе бродил голод. Рэнни нашла на столе обкусанный ломоть хлеба и жадно его смолола, рассудив, что разжиревшие ленивые охранники вряд ли заметят пропажу. Она была рада, что ей не пришлось рассказывать о том, ЧТО привело ее в замок Герцога в столь поздний час.

Рэнни проснулась и не сразу поняла, где она. Было душно, и в кромешной тьме что-то огромное, твердое и живое вдавливало ее в стенку и сотрясало воздух присвистывающим храпом. Девочка уперлась в преграду, та заворочалась и немного сдвинулась. Храп прекратился:

— Янни, девочка моя, завтра… спать хочу… — пробормотал сквозь сон привратник, поцокал языком и продолжил неутомимое истребление тишины.

Рэнни облегченно вздохнула — все-таки совершенно невозможно спать, когда на тебя наваливается этакая немалая туша.

«Ну вот, пока двигала этого бугая, забыла сон!» — досадливо подумала Рэнни. Она знала, что прежде чем окончательно просыпаться, надо тщательно повторить про себя все что вспомнится из ночных грез: среди снов частенько попадались знамения. А если к ним прислушиваться, то, порой, можно уберечь себя от страшной беды. Теперь вспоминалась только дорога. Бесконечная, идущая то под солнцем, то под луной, через леса, поля и горы… Рэнни грустно улыбнулась: она и безо всяких знамений прекрасно знала, что ее жизнь теперь в дороге. Она поймала себя на мысли, что не верит в то, что когда-нибудь доберется до дядюшки Альери, который жил в герцогстве Квеннском, где сейчас еще должно было быть жаркое  лето. А еще там было море… Это такое очень большое озеро,  у которого не видно другого берега. И вода там соленая… Наверное можно сразу бросать в нее овощи и варить. И сразу будет получаться соленый суп…

Рэнни снова погрузилась в сон.

 

***

 

— Значит лесная чаровница убита. — констатировал факт Герцог, сосредоточенно поглощая изысканный завтрак. — Жаль, жаль. Очень жаль. Если бы я знал, зачем в мои владения вошла банда Мезона Брианта, я бы, конечно, позвал дружину и объяснил бы им, что здесь герцогство Ингвинарское, а не проходной двор. М-м-м-да! — Он со смаком облизал пальцы и потянулся к куску малинового пирога.

Запах копченой утки, неведомых простым людям пряностей и свежей выпечки вызвали у Рэнни очередной приступ голода. Она сглотнула слюну.

— Ну и что же ты теперь от меня хочешь? — спросил Герцог. — Я могу предложить кому-нибудь из моих крестьян удочерить тебя. Но… Боюсь, что никто не согласиться принимать в семью дочь ведьмы. Пусть даже доброй. Пусть даже той самой, которая лечила меня, их господина.

Рэнни только пожала плечами. Герцог откинулся на спинку стула, благодушно сложив руки на животе:

— Так что, как видишь, я бы рад, но ничего для тебя сделать не могу. А сама ты что собираешься делать?

— У меня еще есть дядя… — нерешительно вымолвила Рэн. — Только он живет далеко. В герцогстве Квеннском.

Герцог удивленно на нее посмотрел:

— Значит ты отправляешься путешествовать? Прекрасно. Можешь не просить меня о деньгах, я уже понял, что они тебе нужны. Я редко даю деньги. Но это ради твоей матери, мудрой знахарки, прекрасной как сама любовь. Ты очень похожа на нее. Хотел бы я посмотреть на тебя лет через шесть. Если тогда будешь рядом — навести старика. Быть может, нам будет чем заняться… Впрочем, я увлекся. Иди. Подожди внизу, я распоряжусь.

Манн-Арк, так звали привратника, который вчера узнал Рэнни, а потом во сне чуть не размазал ее по стенке, важно прохаживался в проеме ворот.

— Ну, детка, что сказал тебе наш дорогой Герцог? — он, словно скала железа и плоти, нависал над Рэн.

— Обещал денег дать… — ответила девочка, теребя рыжую прядь.

Манн внимательно посмотрел на Рэнни:

— И что даже не покормил? Все-таки наш Герцог, да святится его щедрость — порядочный скупердяй. Хотя, им, герцогам, видать, положено… На. — Он достал из кармана гоблина на палочке. — Я дочке покупал, да только она у меня и так ест за двоих, тебе оно нужнее…

— Спасибо. — Рэнни улыбнулась и принялась очищать леденец от налипшего на него мусора.

— Эй, рыжая, поди сюда! — позвала какая-то женщина, направлявшаяся к воротам от входа в покои Герцога. Рэн подошла.

— Это тебе от его святости.

В руки Рэнни со звоном упал небольшой холщовый мешочек с веревочками. Рэн повесила кошелек на шею, под рубашкой, и подошла к воротам. Она окинула взглядом привратника.

— До свидания, господин Манн.

— Погоди. На дорогу тебе два совета: во-первых спрячь волосы. Цвет твой слишком сильно в глаза бросается, а маленькой девочке, которая одна разгуливает по улицам, не следует привлекать к себе слишком много внимания. И во-вторых, зайди к моей жене. У нее много одежды. Она тебе даст. Или продаст. Если идти отсюда, то это четвертый дом. И обязательно назови ее госпожой Янни-Арк.

— Спасибо. Я зайду.

Замок Герцога Ингвинарского скрылся из вида. Босые ноги привычно пересчитывали дорожные камни. Откуда ни возьмись вдруг появилось утреннее солнышко и, вроде бы, даже начало немного пригревать. Рэнни задумчиво перебирала в руках свои огненно-рыжие волосы. И откуда такой цвет? Наверное мама сама выбрала, она тоже была рыжая. Рэн прижала волосы к лицу: они были совершенно чистые и шелковистые, словно только что просохшие от головомойки, и пахли полевыми цветами. Словно и не валялась она на земле, и не спала на привратницкой кровати: заклинание чистоты, произнесенное мамой три дня назад, все еще действовало. Убивать заклинание не хотелось: без него волосы скоро испачкаются, слипнутся и будут висеть сосульками. А где их помыть? Придется ходить неряхой. Хотя… Рэнни привыкла всегда быть чистой. Мама любила повторять, что треть женских чар в чистоте, треть в осанке и треть в поведении. Сама Лиа-Ниара никогда не пользовалась колдовством, если надо было добиться чего бы то ни было от мужчины. «Просто нужно знать как к нему подойти, как посмотреть, как повернуть голову и изогнуть спину, и он сделает то, о чем ты просишь. Может даже не понадобиться к нему прикасаться. Правда есть еще звери в людском обличии. Против них — только сила и колдовство. Зверя тоже можно успокоить, но это, порой, бывает очень трудно» — так говорила мама. Рэнни хорошо помнила историю о том, как бабушка Ниара-Тур, будучи еще совсем молодой, не прибегая к колдовству остановила насильника, что набросился на нее в лесу. Одними словами, глазами, жестами. Он пал пред ней на колени и просил прощения, а потом сам зашил ее разорванные одежды. И это было подвигом, ибо одним единственным заклинанием искусная в колдовстве бабушка могла сделать с ним все что угодно. Рэнни улыбнулась, вспоминая семейные легенды. Но она была еще слишком мала, чтобы управлять мужчинами.

Рэнни внимательно посмотрела на свое отражение в ручье. Рыжие волосы, слишком яркие для уроженки этих мест. Большие, слишком зеленые глаза — тоже редкость. Рэнни высунула язык, надула щеки и состроила несколько рож своему отражению. Хихикнула. Она всегда с удовольствием общалась со своими двойниками в зеркалах и различных водоемах.

Рэнни было не по себе. Она всегда нервничала перед тем, как сотворить заклинание. Никогда не знаешь, что ты будешь при этом чувствовать, что увидишь. Она уже пробовала перекрашивать волосы, но тогда рядом была мама, которая помогала. Теперь мамы не было и пугала мысль о том, что придется самой прикоснуться к тем неведомым силам, что живут где-то за гранью человеческого понимания. Рэнни дрожала. Она хорошо помнила мамин наказ никогда не творить заклинания без ее разрешения. Теперь не у кого было спросить… не с кем посоветоваться. Или узнать как должно применяться заклинание, чтобы не причинить вреда…

— Прости меня… — прошептала Рэнни усаживаясь на опавшую листву и укладывая лодыжку одной ноги на бедро другой и наоборот — прежде чем колдовать нужно сосредоточиться, показать неведомому, что ты существуешь. По крайней мере, чтобы избежать беды, так должны делать дети. Взрослым проще, они могут выкрикивать магическую формулу падая со скалы или удерживая изо всех сил дверь в которую ломится смерть. Они могут вообще ничего не произносить — достаточно одной мысли.

Рэнни выпрямила спину, положила руки на колени и начала погружаться в себя, ибо лишь через себя самого человек может открыть путь в неведомое. Мыслей не было никаких, окружающие предметы больше не имели названий — была лишь Вселенная. Яркий свет озарил все вокруг. Еще минуту назад мрачный под серыми тучами лес теперь сверкал всем великолепием красок, радостные блики, плясавшие на поверхности ручья слепили глаза, а по телу растекалось благодатное тепло, радость, сила. Озарение.

 

***

 

Сколько же лет ушло у Рэнни, чтобы научиться делать это? Когда-то она часами сидела, глядя в одну точку, пытаясь разогнать навязчивые мысли, а потом плакала от отчаяния, понимая, что не сдвинулась ни на шаг. Мама всегда утешала ее, помогала. И в один прекрасный день Рэнни вдруг поймала себя на том, что мыслей больше нет. Разумеется они тут же нахлынули с утроенной силой, но первый шаг был сделан… Рэнни помнила, как впервые на нее снизошло озарение: они с мамой сидели на поляне друг напротив друга. И когда мир осветился этим волшебным светом, Рэнни увидела, как мама ее преобразилась, стала какой-то другой, и вся засияла. Ореол вокруг нее поглотил, казалось все вокруг, и Рэнни поняла, что находится внутри этого сияния, которое было невидимой частью ее матери. Рэнни тогда захотелось посмотреть, сияет ли она сама, она попыталась повернуть голову и мир тут же стал обычным. На небе светило самое обычное солнце и на траве, сложив ноги и закрыв глаза, сидела самая обычная мама. Потом Рэнни стоило больших усилий приучить себя к тому, что в озарении нельзя вертеть головой и переводить взгляд… да и вообще отдавать какие-либо команды своему телу.

В свои двенадцать с хвостиком лет Рэнни умела многое. Теперь она наслаждалась светом и теплом. Она осторожно отделила мысленный взор от настоящего и посмотрела на себя со стороны: на сияющей оранжевым светом листве сидела маленькая девочка (сейчас Рэнни не отдавала себе отчета в том, что это она сама). Вокруг нее вертелось светлое облачко. Оно было непостоянным, все время меняло форму, то сходя на нет, то покрывая тело слоем толщиной в локоть. Несколько белок сидели перед девочкой, внимательно наблюдая за ней. Рэнни почувствовала соблазн взлететь, посмотреть на мир с высоты птичьего полета, но удержалась.

Свет погас, Рэнни еще немного посидев, открыла глаза: белки все так же заворожено смотрели на нее. Она пошевелилась, и животные, опомнившись, кинулись врассыпную.

Тепло и легкость медленно проходили. Надо было действовать. Рэнни схватила в пучок свои волосы, зажмурилась и начала вспоминать виденную только что картину, но так, чтобы цвет волос был темно-русый. Главное хорошо представить себе результат заклинания, иначе можно совершить страшное. Особенно когда пытаешься сделать что-то с собой. Может случиться и так, что потом не удастся вернуть все на места. Сколько людей стали уродами на радость богатым бездельникам и бродячим актерам. И все из-за подобных ошибок (своих или чужих). Рэнни прошептала слова заклинания, сжала волосы в руках. Ее била дрожь, порыв ветра швырнул в нее порцию осеннего холода, в момент убив остатки волшебного тепла. Где-то рядом вдруг крикнул ворон. Рэнни сильно дернулась и открыла глаза. Глубоко вздохнула и осторожно посмотрела на волосы: получилось не совсем то, чего она хотела. Цвет был намного более темным, чем представляла маленькая колдунья. Наверное крик ворона, ворвавшийся в сознание в последний момент, отвлек ее от русого цвета, заставив на мгновение представить черного нарушителя тишины… Впрочем, этот цвет тоже был вполне подходящим.

 

***

 

Как же холодно! Солнце снова отгородилось от мира тучами, а противный холодный ветер, воспользовавшись моментом, принялся набирать силу. Рэнни переминалась с ноги на ногу, пытаясь хоть чуть отогреть онемевшие ступни. Дом господина Манна был зажиточным, с крыльцом из гладкого камня. Сразу видно — герцог Ингвинарский не скупится на жалование для своей охраны.

Дверь открылась без скрипа, и Рэн увидела невысокую женщину. Она была немного полновата, круглолица и с двумя толстыми косами — одна за спиной, другая перекинута на грудь. В волосы вплетены веселенькие голубые ленточки, почти такого же цвета, как сощуренные хитрые глаза хозяйки. Госпожа Янни некоторое время разглядывала маленькую гостью, потом ее глаза вдруг расширились и она вскрикнула:

— Боже мой! Ребенок весь посинел!

Рэнни не успела опомниться, как неожиданно сильные руки схватили ее, перенесли через порог и опустили на пол в прихожей. Дверь хлопнула, оставляя холод, шум ветра и шелест сухой травы там, за добротными стенами.

— Дитя мое, пойдем скорее, я накормлю тебя. — при слове «накормлю» Рэн сглотнула и снова почувствовала во рту довольно неприятный привкус, оставшийся от съеденного несколько часов назад леденца. Госпожа Янни уже тащила девочку за собой и звонко щебетала:

— Какой у тебя неприличный наряд. Ничего, это мы исправим. У меня как раз можно найти что-нибудь для тебя. Не бойся, я не буду просить денег. Разве это хорошо — обирать такую славную малышку?

Рэн в считанные секунды оказалась усаженной в удобное кресло возле очага в небольшой, очень уютной гостиной, несколько ошарашенная напористостью хозяйки, и все больше и больше поражаясь удивительной ее осведомленности. Сама госпожа Янни куда-то исчезла, дав своей гостье возможность перевести дух и осмотреться. Стены комнаты были увешаны круглыми деревянными щитами. Гладко оструганными и испещренными темными буквами. Рэнни сощурилась и попыталась что-нибудь понять. Она еще не очень хорошо умела читать, но сразу поняла, что буквы неизвестные… и, пожалуй, волшебные. Она это почувствовала, был у нее такой дар. Комната была полутемной — окно закрывала плотная занавеска. Из полумрака выступал большой стол, заваленный всякой всячиной и несколько небольших шкафчиков.

Странная была комната. Хотя, хозяйку дома тоже обыкновенной нельзя было назвать. Кто же она на самом деле такая? Рэнни перевела взгляд на тлеющие в очаге угли.

Огненные змейки резво копошились призывно мерцая и щедро даря тепло. Было хорошо. Почти так же как дома с мамой. Девочка улыбнулась. Огненный дракон нежно касался ее своим дыханием. Но даже ему, страшному в гневе и бесконечно ласковому в доброте богу не было дано заменить ей мать, он мог лишь немного помочь. А Рэнни умела принимать те крупицы помощи, которые, порой, роняли боги. Она протянула руки поближе к огню. Как только будет возможность, она отблагодарит дракона подобающим образом. Да и много ли ему надо? Лишь взглянуть на танец в его честь, да коснуться юного тела лучами силы своей. Дракон все же был добрым, хотя, порой, дети его и теряли разум, начиная неистовствовать и жечь все на своем пути. Лишь жестокие народы веровали в то, что огню нужно отдавать честь болью. Только варвары принимали напрямую древний завет — жертвовать дракону плоть свою и призывая на помощь волю уродовали тело каленым железом и угольями. А ведь, на самом деле, ему достаточно лишь посмотреть на танец огня, что исполняют женщины вокруг пылающих в ночи костров, а от мужчин, да от утративших красоту старух ему хватит и сожженных в пламени состриженных волос. Дракон иногда откликался, вознаграждая поклоняющихся ему маленькими чудесами. Мог, например, исцелить старинную язву образовавшуюся на месте сильного ожога, а особо смелым подарить несколько минут радости, разрешив взять в ладони горсть пламенеющих углей и не обжигаясь, а чувствуя лишь тепло и умиротворение, попересыпать их из руки в руку.

— Ах, дитя мое! Я надеюсь, что тебе стало немного теплее. Да ты, похоже, спишь? Что за сказки нашептали тебе огненные змейки? — госпожа Янни, словно ураган ворвалась в комнату, разметав спокойствие по углам. На его место она привнесла какую-то неистовую жизнерадостность. Рэнни даже показалось, что угли в камине призывно вспыхнули, приветствуя хозяйку дома.

— Я приготовила тебе славной еды! Ведь признайся, ты голодна, словно проснувшийся весной медведь!

Рэнни опять ничего не успела сказать. Госпожа Янни, словно пушинку, подхватила ее и перетащила в другую комнату, где на столе дымилась огромная тарелка супа.

— Ешь скорее, а я пока позову Янни-младшую, она любит гостей.

Госпожа Янни сорвалась с места и уже откуда-то издалека послышался ее голос:

— Крошка Янни! Скорее! У нас чудесные гости!

На мгновение все стихло. «И как только ей удается…»  — только и успела подумать Рэнни, поднося к губам полную ложку аппетитного варева.

— Здравствуйте гости! — послышался звонкий голос и Рэн чуть не поперхнулась, увидев на пороге комнаты почти точную копию госпожи Янни-старшей. На вид девочка была чуть помладше, Рэнни. Одета она была точно также как мать, а заплетенные в такие же косы волосы стягивали такие же голубые ленточки и также как у Янни-старшей одна коса была сзади, другая спереди.

Янни младшая какой-то порхающей походкой подошла к столу и уселась рядом с Рэн.

— Кто ты?

Рэнни, уставилась на девочку, которая сосредоточенно вырисовывала что-то пальцем на гладко выструганной поверхности стола. Странная… Мама всегда смеялась над этим вопросом. Она говорила, что для того, чтобы ответить на него нужна целая жизнь, а многие люди так и умирают не познав себя.

— Меня зовут Рэнни. Я раньше жила здесь неподалеку.

Янни-младшая подняла голову от стола и одарила Рэн каким-то очень странным взглядом.

— А ты расскажешь мне что-нибудь… красивое?

Рэнни изумленно замолчала, пытаясь понять свою странную собеседницу. Взгляд Янни-младшей был пустым. Ее большие голубые глаза смотрели сквозь Рэн и… не видели ее. У Рэнни внутри что-то опустилось: девочка была слепа. Как страшно! Сразу захотелось как-нибудь утешить ее, сказать что-нибудь доброе, ободрить. Она быстро вспомнила самое красивое зрелище из виденных в течение последних нескольких дней:

— Сегодня я чуть не взлетела. Лес был такой светлый-светлый. И все листья светились. Вода в ручье тоже была такая яркая-преяркая. Я так сильно радовалась, хотела взлететь и посмотреть на весь мир сверху, как птицы. Только мама всегда говорила мне, что нельзя высоко подниматься. А рядом со мной я видела белок. Они тоже все это видели и любовались.

— Здорово… — протянула Янни-младшая — Мне это обязательно приснится. Поешь, а то еда остывает. А потом я покажу тебе что я сегодня нарисовала.

Янни спрыгнула с лавки и выбежала из комнаты, почти с таким же шумом и ветром, как ее мать. Рэн осталась доедать суп в одиночестве.

 

***

 

— Вот! — Янни-младшая положила перед Рэнни дощечку изрисованную углем. На первый взгляд нагромождение штрихов казалось совершенно бессмысленным. Рэн старательно вглядывалась в картину, не желая расстроить маленькую хозяйку. Из кажущегося хаоса постепенно проступили силуэты башен замка, заходящее солнце, деревья. Все это было каким-то нечетким, еле различимым.

— Тебе нравится? — с надеждой в голосе сказала Янни.

— Конечно нравится! — ответила Рэнни, все пытаясь понять, в самом ли деле она видит пейзаж, или же это просто ее воображение само услужливо складывает бессмысленные штрихи в картины неведомых земель. — Только здесь темно, я плохо вижу.

— А ты закрой глаза…

— Как закрой? А как же я тогда буду смотреть? — удивилась Рэнни, но послушалась…

Когда глаза ее перестали видеть тусклый свет толстой восковой свечи, когда окружающий мир должен был скрыться в черноте, Рэнни вдруг поняла, что все равно видит странную картину Янни-младшей. И видит ее не нарисованную углем на дощечке: картина была перед ней, и у нее не было границ. От удивления Рэнни широко раскрыла глаза: башни замка, украшенные флагами возвышались над кронами деревьев на противоположном берегу реки, и огромное солнце садилось за крепостную стену. Она обернулась: сзади до самого горизонта простиралась абсолютно плоская равнина, покрытая ярко-зеленой травой. Рэнни стало как-то не по себе.

— Янни! Ты где?

В тот же миг она почувствовала, что ее взяли за руку. Рядом стояла Янни-младшая. Она улыбалась и смотрела на Рэн снизу вверх. Ее глаза смотрели весело, и было ясно, что все видели:

— Мы в моей картине. Пойдем, я покажу тебе рыбку! — и Янни потянула Рэн за собой. Идти было легко. Трава почти не пригибалась под ногами. Девочки быстро оказались возле речки. Они стояли на песке маленького пляжа. От заходящего солнца по воде к ним протянулась дорожка из оранжевых бликов, словно приглашавшая перейти по ней реку и постучаться в ворота замка на том берегу.

— Смотри! — Янни стояла на коленях на мокром песке, погрузив руки в ил возле самой кромки воды. Рэн опустилась рядом с ней. Сквозь совершенно прозрачную воду был виден построенный  на дне, недалеко от берега, маленький домик. Дверь его вдруг распахнулась и оттуда выплыла золотая рыбка. Она сделала круг вокруг своего жилища и стремительно унеслась куда-то вдаль.

— У нее есть детки. Но они сейчас в домике. А она поплыла собирать для них речной мед.

— Что собирать? — переспросила Рэн, которая уже ни чему не удивлялась, а воспринимала все как есть.

— Ну, мед речной. Там на дне есть такие цветы, с которых можно собирать мед. Но его едят только мои рыбки.

— Здорово! — протянула Рэнни — А чем твои рыбки занимаются?

— Они сочиняют песенки. Только нам их послушать не получится. Их могут только другие рыбки услышать. А еще они скоро научатся танцевать. По-рыбьи.

— А у тебя в картине кто-нибудь еще живет?

Янни поднялась на ноги и стряхнула с рук ил:

— Неее. Я ее только нарисовала. Только рыбки. Я еще суслика нарисую. Я буду приходить сюда и гладить его… А он будет мурлыкать.

Рэнни улыбнулась:

— А разве суслики мурлычат?

Янни пожала плечами:

— Не знаю. Мне про них мама рассказывала. Мне кажется, что они должны мурлыкать…

Вдруг весь мир сотряс голос госпожи Янни-старшей, который, как казалось, шел прямо с небес:

— Дети!!! Хватит смотреть картинки. Рэнни, возвращайся скорее, тебе надо купаться.

Весь мир волшебной картины тут же померк, а Рэн обнаружила, что глаза ее на самом деле были закрыты. Она встряхнула головой, и осторожно приподняла одно веко: все было по-прежнему. Только эта полутемная комната казалась какой-то ненастоящей после сочной зелени и бескрайнего простора удивительного творения Янни-младшей. Окончательно придя в себя Рэн обнаружила, что они с Янни обнявшись сидят рядом на полу, а картина лежит у них на коленях.

— Дети… — с умилением произнесла возвышавшаяся над ними госпожа Янни. Голос ее внезапно стал строгим:

— Так, Янни, уберись-ка здесь немного. А тебя, Рэн-Лиа-и-прочие, я сейчас буду мыть. За мной!

Испугавшись, что госпожа Янни-старшая снова схватит ее как котенка, Рэнни устремилась вслед за неутомимой хозяйкой. Они быстро оказались на кухне, где рядом с печкой стояла деревянная кадушка с горячей водой.

— Дитя мое, скидывай эти лохмотья и полезай в воду. — не дожидаясь реакции девочки, госпожа Янни схватилась за рубашку Рэн — Руки вверх!

Рэнни подчинилась и тут же осталась без одежды, если не считать висевшего на шее кошелька, полученного от Герцога.

— И в ЭТОМ ты дошла до нас от самого Гоблинского Отнорка?! — Воскликнула госпожа Янни, потрясая рубахой в воздухе. — Да ты могла бы застудить себе все внутренности! Живо в воду и париться!

Рэнни отдала госпоже Янни кошелек, взобралась на табурет и попробовала рукой воду. Девочке показалось, что хозяйка хочет ее сварить. Она осторожно опустила ноги в воду и села на край кадушки.

— Вот так. — Сказала Янни-старшая — Эта вода только сначала кажется кипятком. Залезай в нее вся и сиди, пока не почувствуешь, что приближаются горячие молоты. Шучу, до этого мы не доведем. Сейчас как следует пропаришься, я тебя помою и уложу спать.

Рэнни обернулась и собралась было возразить, что пришла в этот дом не жить, а только попросить о помощи, но госпожа Янни быстро прочла ее мысли и прижала палец к губам:

— Тише, дитя мое. Неужели ты думаешь, что я сейчас распарю тебя до цвета вареных раков, а потом выпущу на этот холодный ветер? Да если ты будешь спорить со мной, я тебя привяжу к кровати, но до завтрашнего утра тебе нечего и думать отсюда уходить!

— Спасибо, госпожа. — Рэнни улыбнулась и опустилась в воду по грудь. Ее тело покрылось мелкими пузырьками, которые стайками поднимались вверх и тихо лопались.

Янни-старшая ушла, оставив Рэн в кухне наедине с ее мыслями, выскакивающими из воды пузырьками и падающим из небольшого оконца широким солнечным лучом. Тепло окутывало ее вокруг, при каждом движении на мгновение вспыхивало чуть сильнее, но тут же успокаивалось. Рэнни сидела по шею в воде, которой теперь стало заметно больше, чем вначале. Девочка принялась тихо напевать старинную детскую песенку:

Пускала рыбка пузыри

Раз, и два, и три.

Не хотела рыбка есть

Четыре, пять и шесть…

Когда госпожа Янни вновь появилась на кухне, Рэнни занималась тем, что набирала в сложенные лодочкой руки как можно больше воздуха, опускала их под воду и выпускала пузырьки. Янни-старшая некоторое время наблюдала за ней. Потом хлопнула в ладоши:

— Рыбак сказал четыре-семь пойду-ка рыбу съем! Дитя — оно и есть дитя.

Она поставила на табурет глиняную плошку с чем-то темным.

— Вставай, Рэнни. — госпожа Янни закатала рукава почти до плеч.

Когда Рэн поднялась на ноги, воды в кадушке сразу же заметно убавилось. Янни-старшая критически ее осмотрела, потом взяла из принесенной плошки пригоршню чего-то коричневого, похожего на густой кисель, положила на спину девочки и начала растирать. Сильно пахло помесью каких-то трав, сосной и еще чем-то непонятным. Зелье было скользким и образовывало коричневатую мутную пену.

— Не бойся, дитя мое! — говорила госпожа Янни с таким нажимом проводя по бокам Рэнни, что у той перехватывало дыхание — Это мыльное варево. Оно отмывает лучше золы, которой у нас тут обычно пользуются. После него не остается никакой гадости, и от тела приятно пахнет.

 

***

 

— Рэнни, а куда ты пойдешь? — спросила Янни-младшая. Девочки лежали рядом на кровати в полутемной комнате. Дневной свет лишь чуть-чуть проникал через плотные, больше напоминавшие ковер, занавески. Было почти совсем тихо, только слышался гул ветра без устали кидавшегося на добротные стены. Тоскливого бесконечного осеннего ветра, который напоминал маленькой девочке, уютно закутавшейся в одеяло, о том, что ей придется снова выйти на улицу и идти, идти вместе с ним. Долго-долго. Рэн пожала плечами и тяжело вздохнула:

— Я не знаю куда… Мне нужно в Квен. Там у меня есть дядя. Но это так далеко… я почему-то не могу поверить, что когда-нибудь попаду туда…

— Далекооо… — протянула Янни. Она вдруг обхватила Рэнни руками и крепко к ней прижалась. — Не уходи! Оставайся со мной. Ты такая хорошая…

Рэн тоже обняла Янни:

— Я не могу оставаться… Не знаю… Я сама ничего не понимаю.

Янни вдруг заплакала, крепко вцепившись в Рэнни и уткнувшись лицом ей в грудь:

— Почему ты уходишь? Там так страшно… В пути. Я знаю. Я боюсь. — и она разревелась в голос.

Рэнни растерянно гладила ее по волосам, что-то бормоча о том, что надо успокоиться, что все будет хорошо…

Когда-то она сама так же прижималась к маме и плакала о своих неудачах, потерянной в лесу косынке, случайно раздавленном лягушонке… А мама тоже утешала ее. Гладила и приговаривала что-то такое. Теперь Рэнни ощущала это маленькое вцепившееся в нее плачущее существо и думала о том, что, наверное, то же самое чувствовала тогда ее мама.

Янни успокоилась. Она еще несколько раз всхлипнула и затихла. Девочки немного полежали молча, потом Янни вдруг встрепенулась, снова изо всех сил прижалась к Рэнни и сказала:

— Хочешь я буду твоей сестрой?

Тишина. Даже ветер, кажется, поумерил силы. Рэн, ошарашенная предложением Янни, долго не могла привести в порядок свои мысли, взболтанные этой фразой, такой простой, но, такой… взрослой. Она чувствовала как напряжена Янни в ожидании ответа, как учащенно бьется ее сердце.

Сестра… Янни хотела навсегда связать свою жизнь с ней. С дочерью лесной колдуньи, которая лишь несколько часов назад впервые переступила порог гостеприимного дома семейства Арк.

Сестра — это очень много. Особенно, когда в бесконечно огромном мире у тебя нет ни одного близкого человека, кроме далекого, почти фантастического дядюшки, знакомого больше по рассказам матери, да по обрывкам детских воспоминаний. Рэнни ясно чувствовала невидимые нити, связавшие ее с этой странной слепой девочкой в первый же момент их знакомства. Нити, которые упрочнились, стали заметными и почти осязаемыми в тот момент, когда Янни ввела ее в свой придуманный, но такой настоящий мир.

— Да. — ответила Рэн, дрожа от волнения.

Они молча сели друг напротив друга, подложив под себя ноги. Их ладони соприкоснулись и пальцы сплелись. Так они некоторое время сидели молча, чуть покачиваясь. Потом Янни сказала:

— Давай ты первая… я за тобой…

Рэнни зажмурилась и набрала в легкие воздуха, как перед погружением в воду.

— Огненный Змей, услышь меня и озари светом своим! Мать-вода, услышь меня и огради ото зла! — отчетливо произнесла она знакомое с младенчества обращение к Богам. Что надо было говорить дальше, согласно древнему ритуалу, Рэнни точно не знала. Но мама всегда говорила, что Богам не важно, ЧТО ты говоришь. Им важно, что ты при этом думаешь, поэтому она, немного поколебавшись, продолжила:

— Мы хотим стать сестрами. Мы будем любить друг друга, думать друг о друге и помогать друг другу. Наши мысли всегда будут вместе…

Янни повторяла за ней. Слова сами приходили на ум, и Рэнни говорила фразы, которые, скорее всего, никогда не пришли бы ей в голову в другое время:

— Огненный Змей и Мать-вода! Станьте же свидетелями того, что Рэн-Лиа и Янни-Арк отныне есть две части целого, что сердца их бьются как одно и что если случится одной из них заплутать во тьме страха и неведения, образ сестры явится перед ней и осветит путь.

Рэнни перевела дыхание. Она мелко дрожала, вцепившись до боли в пальцах в руки Янни. Странное ощущение… Но оно давало уверенность в том, что Боги прислушались к сказанным только что словам, и Хозяйка Рода высекла еще одну линию на уходящей в бесконечность Родовой скрижали. Повинуясь указанию Богов, а может и выплывшим откуда-то из неведомого прошлого воспоминаниям, девочки наклонились друг к другу и на миг соприкоснулись губами.

…И напряжение сразу пропало. Рэнни так удивилась столь разительной перемене, что даже широко открыла глаза и встряхнула головой: они с Янни все также сидели в полутемной комнате, держась за руки. И все вокруг было каким-то сонным.

— Эй, сестрица… — Сказала Рэн, почему-то шепотом, — давай поспим?

Янни сонно угукнула, девочки улеглись на кровать, укутались одеялом и мгновенно заснули.

 

***

 

— Теперь, Рэнни, ты должна сделать выбор. — говорила госпожа Янни. Было раннее-раннее утро. Еще совсем темно. Рэн с удовольствием пила из большой кружки горячий травяной настой с медом и одну за другой уничтожала чудесные мягкие пышки, которые госпожа Янни либо уже успела испечь, либо с помощью колдовства сохранила свежеиспеченными еще со вчерашнего вечера. Лицо хозяйки было каким-то озабоченным и, пожалуй, обеспокоенным. В ее глазах плясали маленькие отражения огонька оплывшей свечи, стоявшей в центре стола. Янни-младшая еще мирно спала в своей комнате, а душа ее путешествовала по волшебным странам и неведомым землям. Госпожа Янни продолжила:

— Ты, ведь, неглупа… должна была понять, что попала ко мне неслучайно. Не так много живет на земле умеющих творить заклинания. Я умею. Твоя мать умела. Больше в Ингвинаре, я таких не знаю.

Рэнни кивнула — госпожа Янни отвечала на те самые вопросы, что еще со вчерашнего дня не давали девочке покоя.

— Лиа-Ниара-Тур была мне очень близка. Когда сорок лет назад она пришла сюда и поселилась в Гоблинском Отнорке, я сначала невзлюбила ее. А потом… я поняла, что те кто творит добро должны быть вместе. Мы иногда помогали друг другу. И обещали помогать и впредь. Когда случилась беда, я почувствовала это. Ведь мы были сестрами. Добровольными.

Глаза Рэн широко раскрылись, воздух застрял в груди на половине вдоха. Госпожа Янни, оказывается, была ее тетушкой! А Янни-младшая… сестрой. Значит Хозяйка Рода не высекала новую линию, а лишь еще раз обозначила ту, которая и так соединяла их с Янни. Или не соединяла? Рэнни не знала, существуют ли узы родства между детьми побратимов. Хотя… Теперь это не имело значения. Единожды высеченную линию нельзя изгладить. И Боги сурово осудят того, кто не посчитается с ней.

Госпожа Янни начала рассказ, который Рэн никогда не приходилось слышать из уст матери:

— Мы стали сестрами, когда чуть не погибли, защищая наш город от чумы. Целых три недели мы охраняли дороги, выискивая среди путников больных и затуманивая им разум, дабы не попали они в Ингвинар. Мы могли бы и вылечить многих из них, но тогда у нас не хватило бы сил, чтобы отвратить от города остальных. И вот, когда эпидемия уже закончилась и мы, было, подумали, что можно и отдохнуть, появился на южной дороге целый отряд. И были то разбойники: люди вперемешку с волкачами. Они думали хорошо поживиться в заваленном трупами городе. Было их пятьдесят голов. И половина из них несли в себе смерть. Мы сначала хотели сделать для них Плутающий Путь, но, как оказалось, на волкачей это заклинание не действует. Тогда нам пришлось остановить их силой. Мы залегли недалеко от дороги, закопались в листья и дерн, чтобы нас не нашли, и выставили им навстречу двух Земляных Воинов. Битва эта была страшной, и если бы на помощь нам не пришел Рагнери, тогдашний начальник городской стражи, то мы бы ее, конечно, проиграли. Он положил десяток. А потом, когда силы наши иссякли и Земляные Воины рассыпались, Лиа все-таки смогла выползти на дорогу и последним усилием воли позвать Рагнери. Он потом раскопал меня и долго выхаживал нас с твоей матерью, ибо после битвы этой мы были похожи на обтянутые кожей скелеты. Кстати он так и не понял, что это МЫ были Земляными Воинами. После этого я и Лиа решили стать сестрами. А вся слава досталась Рагнери. И до сих пор его воспевают, как отважного воина, положившего пятьдесят головорезов. А он, похоже, так и не поверил в Земляных Воинов. Наверное и по сей день думает, что у него тогда было не в порядке с головой.

Госпожа Янни рассмеялась.

— Всегда приятно вспоминать о больших делах. Особенно когда все хорошо кончилось. Лиа никогда не говорила тебе обо мне?

Рэн отрицательно покачала головой.

— Ну, значит таковы предначертания. Быть может, я и зря сейчас тебе все это рассказала… Эх, не подумала старуха. Ну да ладно. Мама твоя больше не может рассказывать тебе истории, и если бы не я, то ты бы никогда не узнала об этом… Потому что я единственный в мире человек, знающий как было дело. Но мы немного отвлеклись. Слушай внимательно. Я не вправе навязывать тебе свое мнение. Таков Божественный закон. Творящие заклинания должны сами выбирать свой путь, даже если они еще от горшка два вершка. Ты можешь остаться у меня. И я обещаю, что ты будешь моей дочерью наравне с Янни-младшей. Нет, я, конечно, никогда не смогу заменить тебе мать, но все-таки… Или же ты можешь идти дальше. Но тогда ты подвергаешь себя многим опасностям, и я не смогу быть в ответе за твою судьбу, не смогу направить тебя советом.

Рэнни сосредоточенно смотрела на свечу, не видя ее. Сердце прыгало в груди. Выбор стоял перед ней. Или она перед выбором… Здравый смысл говорил: «Останься здесь», а что-то другое, издалека, изнутри, пыталось пробиться к сознанию девочки и шептало: «Иди! Иди на юг! Не оставайся в Ингвинаре!». Рэн прикрыла глаза, пытаясь мысленно представить свой возможный путь. Получалось плохо — слишком мало ей приходилось путешествовать. На старинной карте, где были красиво нарисованы домики селений и городов, замки принцев, герцогов и прочих господ, синие ленты рек и линии дорог, мир выглядел таким небольшим, уютным. Казалось, что до Квена и огромного синего моря — рукой подать. А от Гоблинского Отнорка до Ингвинара — вообще нет ничего. А ведь полтора полных дня пути ушло у Рэнни, чтобы преодолеть это совсем крохотное расстояние. Где теперь та карта? Конечно сгорела вместе с домом. Быть может, оно и к лучшему. Рэн казалось, что карты обманывают ее. Они пытаются сжать огромный мир до размеров листа пергамента или бумаги, на котором нарисованы. Они создают ложное ощущение простоты и ясности, тогда как мир, на самом деле, бесконечен и непостигаем. И Рэнни боялась пути. Но внутренний голос не унимался.

— Спасибо, госпожа Янни. — Ответила, наконец, Рэн. — Я пойду к дядюшке… Меня туда… тянет… кажется…

При этих словах что-то изменилось… госпожа Янни? Или Рэнни только показалось, что глаза хозяйки как-то странно блеснули. Так или иначе девочка что-то почувствовала. Она не могла объяснить, что именно, но ей стало ясно, что выбор сделан правильно.

— Хорошо. — Ответила Янни-старшая. — Давай-ка тогда найдем тебе одежду… И еще, может, кое-что я тебе дам.

Госпожа Янни привела Рэн в небольшую комнатку, почти все пространство которой заполняли несколько сундуков.

— Вот. Здесь у меня много чего. Знала я одного купца. Он тут частенько останавливался. А мы с муженьком ему комнату дали — товар хранить. Много он навез, а потом пропал. Года три мы его ждали, потом узнали, что погиб. Вот теперь товар его раздаем, а кое-что и продаем.

Госпожа Янни поставила Рэнни на сундук, подняла крышку на другом и нырнула туда, что-то выискивая.

— Тряпок здесь, правда, уже немного осталось, но все как раз мелкие. Все что для взрослых у меня мигом разобрали. А народ у нас простой, говорит, зачем детям одежду покупать, если можно свою, поношенную для них ушить. Примеряй!

В Рэнни стремительно полетело что-то, оказавшееся при ближайшем рассмотрении платьем. Она неумело влезла в обновку. Рэн не привыкла к городской одежде, поэтому она долго путалась в завязках и пуговицах.

— Так. И что у нас получилось? — Госпожа Янни критически осмотрела девочку. — Чудесно. Теперь это…

Далее она с удивительным проворством извлекала из сундука различные предметы одежды, прикладывала их к Рэнни, вертела в руках и отправляла обратно.

Когда госпожа Янни закончила примерку и захлопнула крышку сундука, на Рэнни появилась еще рубашка и сильно вытертый, но все-таки утепленный плащ с капюшоном. Сшит он был на взрослого и задумывался как короткий. Рэнни же он доходил почти до пят, что было не так уж и плохо.

 

***

 

— А я так думала, что ты останешься с нами… — в голосе Янни-младшей звучали слезы — Я даже во сне это видела. Я… так хочу с тобой. Жалко, что я еще не научилась видеть. Тогда обязательно пошла бы. Я уже скоро научусь, я уже большая. Возвращайся! — Янни снова расплакалась, а Рэнни снова обнимала ее и пыталась утешить. Она была старшей сестрой. Ей было очень жалко малышку Янни, которая, оказывается, всю жизнь думала, что дети рождаются слепыми, а видеть учатся будучи уже почти взрослыми.

— Я обязательно вернусь, сестрица… — ответила Рэн, сама с трудом сдерживая слезы. Теперь казалось, что еще столько надо сказать друг другу, но мысли совсем не желали идти в голову.

Рэнни развернулась и вышла из комнаты.

 

***

 

Далеко позади остался негостеприимный, холодный Ингвинар, по единственной улице которого ветер гонял стайки желтых листьев. Исчезли в толще прошедшего дня и маленькая деревенька, и, казавшиеся бесконечными, убранные поля под ослепительно-ярким, но едва пригревающим осенним солнцем, и несколько часов сна в придорожном стогу сена. Теперь вокруг снова был лес.

Рэнни неслышно ступала по пустой дороге, на которую с каждой минутой все сильнее наползала ночная тьма, ловко скрывавшаяся, пока что, под видом сумерек. Хотелось спать, и было как-то неуютно.

Лес был чужой. Рэнни не боялась ходить ночью по лесу, что окружал со всех сторон Гоблинский Отнорок — то был свой лес. Он всегда помогал девочке найти дорогу домой, отыскать подходящее место, чтобы переждать ливень, подсказывал путь к малинникам и грибным полянам. Вед лес — это не просто много деревьев. Это живое существо. Так когда-то говорила мама. И каждое дерево, травинка, куст — его части. Он как человек, помнит обиду и добро. Может вывести путника к людям самым безопасным путем, а может и навек оставить его плутать в чаще.

Этот лес не был для Рэнни ни другом, ни врагом. Он молча обступал дорогу, и ему было все равно. Холодало. Было тихо. Только изредка лесные птицы робко нарушали стоявшее в воздухе мрачное спокойствие.

Рэн устала, но, почему-то, никак не могла решиться на то, чтобы отойти от дороги и остановиться. Она вертела в руках полученный от госпожи Янни мешочек с горючим порошком, для воспламенения которого надо было приложить совсем чуточку сил. Рэнни улыбнулась, от осознания того, что ей почти ничего не стоит вызвать славное теплое пламя. Пожалуй, эта мысль и придавала ей сил чтобы идти дальше.

 

***

 

Девочка остановилась. Она одиноко стояла в плотном осеннем сумраке. Молчаливый лес все так же возвышался по обе стороны дороги, едва выделявшейся из окружающей черноты. Что-то было не так.

Прошла минута, и звук повторился (теперь Рэнни поняла, что остановиться ее заставил ее слух, уловивший что-то необычное). Откуда-то донесся хруст ломаемой сухой ветки. На этот раз он был отчетливо слышен, и Рэн смогла воспринять его не какой-то своей частью на границе сознания, а просто услышать и даже определить направление.

В сотне шагов от дороги, в небольшой ложбинке, горел костер. Рядом куча сушняка, ломкой которого, видимо, и занимался некто. К огню был пододвинут обломок трухлявого бревна — чтобы сидеть. Сучья весело потрескивали в огне, рассыпая искры. Только теперь Рэнни во всей полноте поняла, насколько ей было холодно. Она, позабыв о возможных опасностях, подошла к костру и жадно протянула руки к веселому пламени. Было так хорошо, что она даже закрыла глаза, вся погрузившись в ощущение разливающегося по телу тепла.

— Спасибо, Змей. — Благодарно прошептала Рэнни.

— Пожалуйста. — Незамедлительно прозвучал ответ. Рэн вздрогнула, отпрыгнула в сторону и застыла сидя на корточках, опираясь руками на землю и озираясь.

— Ой… — кто-то тихо рассмеялся — Прости, неведомая странница, что я так напугал тебя. Хотя, ты, надо сказать, напугала меня не меньше.

Из темноты вышел человек. Он уселся на бревнышко и принялся с интересом рассматривать Рэнни. Это был парень… А может быть и еще совсем мальчик. Если бы она лучше разбиралась в людях, то, пожалуй, сразу определила бы, что перед ней человек не из бедных: добротные ботфорты, хорошо сидящие кожаные штаны и расшитая рубаха. Горделивая осанка. Длинные волосы собраны в хвост. В ухе поблескивает серьга.

Рэнни, наконец-то, решилась сменить свою несколько животную позу, встала и подошла к огню.

— Ого? — Удивился незнакомец. — Да ты ведь дитя еще. Или… или… Или ты не тот человек, которого я вижу. Кто ты? — У него в руке откуда ни возьмись появился устрашающего вида охотничий нож. Нож подрагивал. — Ведь ты ведьма! Как еще объяснить, что ты меня нашла среди леса?

Парень был проворен. Рэнни еще не успела сообразить, за кого ее принимают и почему, а руки ее уже оказались заломленными назад и сталь ножа, холоднее льда, упиралась в шею.

— Слушай же! Тебе меня не взять!

Рэнни ничего не понимала. Она обвисла в руках негостеприимного юноши и заплакала. Было больно и страшно.

— Не трогай меня! — проговорила она сквозь слезы — Сам виноват, ты ветки ломал так, что на весь лес слышно, а теперь дерешься! Я просто погреться хотела.

— Кто ты и что здесь делаешь? — спросил незнакомец уже не так уверенно, но хватки не ослабил.

— Я Рэнни. У меня маму убили разбойники, я в Квен иду, к дяде.

И, в очередной раз, вспомнив все переживания последних дней, Рэн уже не просто заплакала, а разрыдалась в голос. Странный юноша еще немного поколебался, и все-таки отпустил Рэнни. Она, все так же продолжая плакать, упала на землю возле костра и уткнулась носом в коленки.

Парень поднял Рэнни, посадил на бревно и осторожно обнял за плечи:

— Прости меня. Я действительно испугался. Я и сейчас никак не могу поверить, что ты обыкновенная девчонка. Мое имя — Тильен Арвут. Я иду из Ингвинара.

— Я тоже иду из Ингвинара. — Ответила Рэнни, все еще всхлипывая.

— Хорошо, — сказал Тильен — не держи на меня зла. Хочешь есть?

Не дожидаясь ответа он сунул девочке в руки немного зачерствелую сдобную булочку. Рэн, не сказав ни слова, машинально принялась за еду, понимая, что ей повезло, ибо рядом с ней сидел неплохой человек, который просто чего-то очень сильно боялся, было тепло, и лес, похоже, все-таки немного ей помогал.

— Спасибо. — Сказала она, чувствуя себя неловко застрявшей в повисшем молчании. — Куда ты идешь, Тильен Арвут?

— Сначала в Каннар.

— А потом?

— А потом — напролом.

— Это как?

— Вот так. — Как-то грустно ответил парень. — То есть, как получится. Тильен был явно не настроен на обсуждение своих дальнейших похождений с первым встречным. Рэнни это поняла и замолчала, поспешно откусив новый кусок булки.

— Сколько тебе лет? — Спросил Тильен после долгого молчания.

— Двенадцать.

— Хорошо, Рэнни. Мой отец говорит, что дорога посылает нам спутников не случайно. И я верю ему. Поэтому если ты хочешь — я дойду с тобой до Каннара. Куда я пойду дальше не знаю, но твой путь это сократит на четверть.

 

***

 

— А далеко до Каннара? — спросила Рэнни, едва поспевая за Тильеном. Они продирались через лес, с треском ломая сухие ветки и громко шурша осенними листьями. Полуголые деревья вспарывали верхушками серое утреннее небо, и по земле стелился густой душный туман.

— Вообще близко. — Ответил Тильен. — Но это если ехать на лошади по дороге. А вот если идти пешком по лесу — то, наверное, далеко.

Скрытный спутник Рэнни напрочь отказался от возвращения на дорогу. Утром они проснулись у полупогасшего костра, глотнули слабого вина из фляги Тильена и тронулись в плаванье по волнам тумана.

Тильен был угрюм и молчалив, а Рэнни боялась задавать ему вопросы. За время, прошедшее со вчерашнего вечера, он сознался только в том, что ему пятнадцать лет отроду, да что отец его — видный Ингвинарский купец.

Рэн молча созерцала маючущую впереди нее спину с дорожным мешком и притороченным к нему одеялом.

Неприветливое утро незаметно сменилось равнодушным холодным днем с ярким, но размытым и почти не согревающим солнцем на белесом небе, гуляющим по облетевшим кронам неугомонным ветром и вездесущим осенним холодом. Туман рассеялся, а бесконечные листья все также шуршали под ногами. В животе, быстро набирая силы, возился голод.

 

***

 

— Так почему ты не осталась у той госпожи, как там, ты говоришь, ее зовут? — спрашивал Тильен, протягивая руки к маленькому бездымному костерку.

Рэн задумалась: «В самом деле, почему?».

— Будь я девушкой твоего возраста… — продолжал парень, — я бы не покинул город просто вот так, как ты. Или, быть может, ты все-таки умеешь колдовать? Невидимой становиться или метать молнии? Или исчезать?

Рэнни только пожала плечами.

— Я почти ничего не умею. Детям нельзя, мне всегда так мама говорила. Только когда рядом взрослые. А исчезать и становиться невидимой — это самое страшное. Если не до конца умеешь, то можно исчезнуть, да так и остаться непонятно где. Навсегда. А еще была одна девочка, которая на ярмарке очень хотела посмотреть на диковенного зверя, которого там показывали в клетке в шатре, а денег у нее не было. Так она сделалась невидимой. Но мать-Вода не укрепила ее, поэтому когда она вышла из шатра, Ветер начал разносить ее, она начала становиться воздухом и больше не могла вернуться в свой настоящий облик. Так она стала духом. Долго она ходила по округе. Ей все так же хотелось есть и пить, но ее тело больше не могло принимать воду и пищу. Она почувствовала, что скоро умрет, и вселилась в дерево. А дерево ее больше не отпустило. Так она и осталась деревом навеки.

Тильен поежился, то ли от холода, то ли представил себя на месте девочки, заключенной в дерево.

— Н-но, ведь это сказка? — с надеждой в голосе спросил он.

— То нам неведомо, да и маме моей тоже. Так говорят. А та девочка была глупой. Ей ведь незачем было становиться Воздухом и Водой. Надо было просто отвести глаза человеку, который пускал в шатер. Это было бы даже не воровство, ведь у хозяина зверя от этого ничего бы не пропало.

Глаза Тильена вспыхнули, и он впервые за время их прогулки, воззрился на Рэнни с интересом:

— Но ты ведь знаешь, о чем говоришь. Скажи, ну хоть глаза отводить ты умеешь?

— Умею. — неохотно ответила девочка. Мама не одобрила бы. Нельзя никому рассказывать о своих умениях, нельзя творить заклинание ради забавы.

Глаза Тильена вспыхнули еще ярче, с каким-то ребяческим задором, и он сказал то, чего от него ожидала Рэнни:

— Покажешь?

Рэн усмехнулась:

— Я не смогу. Ты, ведь, будешь знать, что я отвожу тебе глаза, и не поддашься. Вот, если бы ты не знал, что я могу, то получилось бы. А так не получится.

Тильен скривил рот и недовольно произнес:

— Эх, ничего-то ты не хочешь показывать. Знаешь, как интересно? Я никогда настоящего колдовства не видел. С самого детства мне рассказывают сказки про стариков, метающих из пальца молнии, про ведьму, которую заточили в высоченную башню, а она раскалила взглядом решетку на окне, выбила ее и, словно птица, улетела. Но на ярмарке мне показывали обыкновенные фокусы, которые я и сам могу проделать…

Он немного помолчал, потом его взгляд снова ожил:

— А научить ты меня можешь?

Рэнни тяжело вздохнула. Раньше никто никогда не интересовался тем, что она умеет и как она это делает. Ей все время приходилось отказывать Тильену, и она чувствовала себя неудобно.

— Нет, я не могу научить тебя, Тильен. Только ты не обижайся! Я правда не могу. Если бы ты был девочкой… Можно было бы попробовать, но все равно это было бы очень долго.

— Почему это девочкой? — обиженно проговорил Тильен.

— Ну потому что! Ну как ты не знаешь?! — Рэн осеклась. Она редко общалась в людьми, но понимала, что они вполне могут не знать многих вещей, которые знает она. А говоря так, человека можно было даже обидеть.

— Хорошо. Учиться надо с самого детства. А может быть и с самого рождения. И мальчиков и девочек учить надо совсем по-разному. Они вообще разные. Ну, ма… мужчины и женщины.  Ведь женщины сделаны из Воды и Воздуха, а мужчины из Огня и Земли…

— Что за бред! — возмущенно прервал ее Тильен. — Какая Вода, какая Земля? Где ты этого нахваталась? Как будто ты с детства слушала только сказки и во все до одной верила. Ты думаешь, что если нас с тобой разрезать, то у нас внутри найдется что-то кроме мяса, крови и костей! Твое мясо, быть может, и окажется немного понежнее моего, но на вид разницы никто бы не заметил.

Рэнни была ошеломлена. Как же так? Как Тильен может не знать о том, что первый человек был сделан из Огня, Воды, Воздуха и Земли, но потом по прихоти высших сил, разделен на мужчину и женщину? Девочка промолчала. Она не умела объяснять. Мама говорила, что не всем людям можно объяснить то, что ты считаешь правильным. Они могут по-другому думать, верить в других богов, и, в конце концов, просто быть глупыми, поэтому не надо пытаться их убедить. Лучше просто согласиться, ведь ты-то знаешь, как на самом деле… Но только теперь Рэнни поняла, что смириться с чьей-то неправотой, не возражать, не пытаться переубедить может оказаться так трудно. Она молчала, а в голове вертелось навязчивое «Как же так? Ведь он не прав!».

Тильен как-то неловко коснулся плеча Рэнни.

— Ну, не дуйся. Пусть будет так, как ты думаешь.

Рэнни хихикнула про себя, так, что собеседник вряд ли что-нибудь заметил: ведь только что они согласились друг с другом, но каждый при этом остался при своем мнении. Для девочки это было странно и ново.